Психологами давно отмечено то довольно распространенное явление, суть которого заключается в том, что человек очень часто не способен выполнять определенную деятельность, которая должна выражаться в том, что ее не нужно выполнять. Это имеет место в случае, когда человек поставлен в такие условия, при которых ему следует концентрировать свое внимание на выполняемой деятельности, имеющей свою цель и одновременно с этим игнорировать всякие внешние воздействия, не относящиеся к текущей деятельности, воздействия, которые провоцируют человека на совершение нерелевантных действий. Интерес в данном случае представляет не то, что образ, мысль или эмоция ищут своей разрядки в действии, а то, что, являясь субъектом какой-то одной деятельности, человек одновременно с этим является субъектом как минимум двух деятельностей, из которых вторая заключается в игнорировании всего того, что не предусмотрено программой первой деятельности. Таким образом, задача, которую постоянно решает человек, будучи включенным в определенную предметную или познавательную ситуацию, связана с тем, что нечто в текущий момент времени делать не надо. Другими словами, эффективность выполнения такой особой деятельности зависит от того, насколько человек успешно справляется с задачей ее невыполнения. Наиболее ярко этот феномен обнаруживает себя при выполнении так называемых совмещенных заданий. По всей видимости, наиболее демонстративным примером этому служит так называемый "Струп - феномен". Эффективность выполнения задания Струп-теста напрямую зависит от способности испытуемого успешно справляться с задачей игнарирования фоновой стимуляции. А поскольку фон обнаруживается раньше задача игнарировангия ни кем не может быть решена с максимальной успешностью. Время затрачиваемое испытуемого на чтение цветных Струп-стимулов всегда оказывается больше чем время, требуемое для чтения слов написанных черной краской. Таким образом перцептивная интерференция, которая обнаруживает себя при выполнении является проявлением действия закона превосходства фона.
По сей день "Струп - тест" является одной из самых оригинальных экспериментальных методик, диагностирующих особенности познавательной сферы, а именно такую ее характеристику, как "гибкость - ригидность познавательного контроля". Стимулами в "Струп - тесте" являются слова, обозначающие различные цвета, например, красный, зеленый, синий, желтый. Каждое отдельное слово окрашено в цвет, не соответствующий тому цвету, который обозначается словом. Так, слово "желтый" окрашено в синий цвет, слово "зеленый" - в желтый, слово "красный" - зеленый и т.д. Перед испытуемым ставится одна из задач: или, как можно быстрее, называть цвет в который окрашены стимульные слова, или читать слова, абстрагируясь от цвета, в который они окрашены. При выполнении любого варианта задания, испытуемый вынужден выполнять два совмещенных задания, одно из которых - регламентировано инструкцией, и второе задание - задание на игнорирование или значения стимульных слов, или, во втором варианте, игнорирование цвета, в который окрашены эти слова. Величина психической интерференции при выполнении "Струп - теста" оценивается по количеству сделанных ошибок и по времени, затраченному на выполнение экспериментальной задачи. Практика применения "Струп - теста" показывает, что независимо от психологических особенностей испытуемых, интерференционный эффект наблюдается всегда и его величина прямо зависит от эффективности выполнения испытуемым задания на игнорирование. Чем лучше испытуемый справляется с выполнением задания, суть которого заключается в том, что его выполнять не надо, тем меньше величина интерференционного эффекта. Как показывают личные наблюдения, некоторые испытуемые вообще не могут выполнять, на первый взгляд, очень легкое задание "Струп - теста". Психическая интерференция, которую вынужден преодолевать испытуемый в процессе выполнения тестового задания, зависит от степени сходства (и это прежде всего смысловое сходство) основного и дополнительного заданий, где в качестве дополнительного выступает латентное задание на игнорирование. И при всем огромном желании самого испытуемого, он не способен элиминировать из своего сознания актуальный смысл, относящийся к задаче игнорирования.
В настоящее время разработаны различные модификации "Струп - теста" (277), однако в классическом варианте, предложенном Струпом , регистрируемая величина интерференционного эффекта всегда оказывается больше, нежели при использовании модифицированных вариантов. Кроме "Струп - феномена" известны и другие эффекты, относящиеся к интерференционным явлениям, например "эффект Ли", "рефракторный период". Интерференция часто обнаруживается даже в тех случаях, когда ни испытуемый, ни сам экспериментатор о ней не подозревают. Например, использование "черно - красных таблиц Шульте", предназначенных для диагностики переключения внимания, по моим наблюдениям, у каждого третьего испытуемого вызывает во время выполнения задания эффект интерференции. Напомню, что в третьей серии экспериментального задания испытуемый должен осуществлять совместный поиск черных цифр в порядке возрастания и красных цифр в порядке их убывания, чередуя черную и красную цифры. Одна из распространенных ошибок, которую совершают испытуемые при выполнении такого задания, связана с подменой цвета, то есть правильно обнаруживая цифру, испытуемый путает цвет. Например, актуально ориентируясь на поиск цифры 20 "ряда черных цифр", он показывает цифру 20, но другого цвета, при этом очень часто не замечая сделанной ошибки. При требовании экспериментатора исправить ошибку, неизбежно увеличивается время выполнения всего задания, а, как известно, временной показатель отражает уровень сформированности диагностируемого параметра при использовании любых тестов на успешность. Таким образом, хотя толерантность к интерференции и не имеет прямого отношения к переключению внимания, она не может не влиять на конечный результат, по которому оценивается диагностируемое свойство. Это, несомненно, снижает валидность теста как измерительного инструмента.
В психологии понятие интерференции используется достаточно широко, хотя, как известно, это понятие заимствовано из физики, где оно применяется для обозначения эффектов наложения волн, близких по частоте, но разных по амплитуде. Понятием "психическая интерференция", предложенным А.А. Крыловым , описываются в психологии явления очень широкого круга. Говорят о перцептивной интерференции, мнемической интерференции, интерференции навыков, интерференции как механизме сличения, и даже об интерференции картин мира и культур. Однако, до сих пор не вполне ясно, по каким критериям следует судить об эффектах интерференции и каким образом определяется диапазон, в пределах которого выражена интерференционная картина. Кроме этого, чаще всего говорят о психической интерференции как факторе, негативно влияющем на выполнение той или иной деятельности. То есть, в литературе чаще обсуждается негативный интерференционный эффект. Например, П. Линдсей и Д. Норман именно с интерференцией связывают процесс забывания (278). Однако, интерференция, безусловно, имеет и позитивный эффект, и если уж говорить о мнемической интерференции, то часто воспоминание является как раз следствием интерференции. "Если надо помочь человеку что-то вспомнить, - советует Р.М. Грановская , - целесообразно побудить его начать со свободного рассказа о событии. Такая форма активизирует сопутствующие ассоциации, облегчая тем самым вспоминание деталей" (279). Многие мнемонические приемы, способствующие лучшему запоминанию, получившие название мнемотехник, как то: локальная привязка, метод словесных посредников, разбиение на группы, метод ассоциаций, так или иначе предполагают интерференционный эффект. И, как это ни кажется парадоксальным, очень часто, для того, чтобы что-то эффективно запомнить, необходимо запомнить значительно больше информации, чем того требует цель запоминания. И, как ни странно, такое видимое усложнение мнемической задачи открывает дополнительные возможности доступа к искомому содержанию памяти, тем самым повышая эффективность воспоминания. Здесь достаточно вспомнить Шеришевского, которому, для того, чтобы запомнить, например, очень длинный список слов, нужно было использовать метод локальной привязки, который предполагает соотнесение того, что обозначает слово с определенным местом (Шеришевский запоминаемые слова "расставлял", как правило, по улице Тверской в Москве). Тем самым, информация, которую требовалось помнить, как минимум, увеличивалась в два раза, и это произвольное увеличение объема информации требовалось для того, чтобы эффективно запомнить то, что и требуется запомнить. На самом деле, Шеришевскому нужно было сохранять в памяти то, что необходимо было запомнить по инструкции, те места, с которыми пространственно соотнесены референты стимульных слов, а также помнить, какие места каким словам соответствуют, то есть помнить саму связь, само соотнесение. Все это обеспечивает условия для позитивной интерференции, которая и оживляет воспоминание.
Более подробный анализ интерференционных явлений дан в работах В.М. Аллахвердова(280).
Не обсуждая возможные факторы, влияющие на степень интерференционной толерантности (281), постараюсь разобраться с таким загадочным проявлением сознания, которое выражено в феномене психической интерференции. Исходя из логики сформулированных основоположений, сознание, независимо от форм своей реализации, имеет одну инвариантную функциональную цель - понимание. Активность сознания - это, по сути, активность понимания. Как будет показано в следующей главе, человек, получив приоритетное право обладать сознанием, не способен не понимать. Понимание предполагает существующие априорно до самого эффекта некие гипотезы, некие предположения, то есть те ожидания, которые зафиксированы в соответствующих смыслах. Об этих ожиданиях чаще всего представляется возможным судить лишь в тех случаях, когда они не подтверждаются. Выходя из дома, человек не спрашивает себя, действительно ли воспринимаемые им скамейка, дерево или качели во дворе дома являются скамейкой, деревом и качелями. Он может даже не заметить то, с чем сталкивается как с привычными явлениями в течение продолжительного времени. Однако, едва ли, выйдя из дома, человек не обнаружит привычную скамейку у подъезда, если ее только что покрасили в ярко желтый цвет. Сознание всегда отдает приоритет той информации, приходящей из внешнего мира, которая обладает новизной, так как понимание привычного имеет свой ресурс, связанный с широтой спектра тех ожиданий, которые сознание проверяет в актах понимания. В этом смысле психическая деятельность является проверочной деятельностью. Эту точку зрения разделяют многие когнитивные психологи. Здесь можно вспомнить позицию Брунера относительно природы зрительного восприятия, а также мнение Аллахвердова , который полагает, что психическая деятельность - есть не что иное, как проверочная деятельность, а "сознание активно проверяет собственные гипотезы, ставя реальные эксперименты и оценивая результаты тех действий, которыми оно самостоятельно управляет" (282).
В эффектах психической интерференции проявляется решение сознанием задачи на понимание того, действительно ли то, что я вижу, слышу, мыслю и делаю, есть то, что я вижу, слышу и т.д., а не нечто иное. При этом, для того, чтобы понимать, необходимо отвергать в каждом акте понимания иные альтернативы понимания, так как понимание связано с ограничением возможных когнитивных выборов в пользу иного способа интерпретации. Интерференция имеет место в случае очень тесной корреляции между двумя стратегиями понимания. Если понимание предполагает свою реализацию в действии, то конкурирующее понимание также инициирует соответствующие ему действия, которые с точки зрения стратегии адекватного ситуации понимания являются ошибочными. В этом смысле ошибочные действия есть следствие когнитивного конфликта при интерференции понимания. Человек без труда пройдет по бревну, расположенному на высоте 1 м. от земли, но весьма маловероятно, что эта затея удачно осуществится, если бревно будет расположено на высоте несколько десятков метров над землей, например, перекинуто между окнами двух близ стоящих высотных домов. В первом случае в сознании человека мысль о падении не присутствует, поэтому это понимание не провоцирует падения. Во втором случае элиминировать мысль о падении невозможно, так как это понимание вполне соответствует той ситуации, в которой актуально находится человек. Вводя в свое сознание эту мысль ("как бы не упасть", "не упаду ли я?", "надо быть осторожным, а то упаду", "нет, я точно упаду" и т. п.), он, тем самым, сам инициирует соответствующее этой мысли действие. Иначе говоря, он тратит огромную часть познавательных усилий на преодоление психической интерференции, на решение задачи на игнорирование, то есть, той задачи, напомню, которая заключается в том, что ее не следует решать. Ведь, действительно, от человека требуется только пройти по бревну, аналогично тому, как если бы это бревно было расположено на высоте 1 м., и, с точки зрения целей этой деятельности, ему абсолютно не требуется думать о том, упадет он или нет. Успешность прохождения по бревну, таким образом, прямо зависит от способности человека не думать о падении. Но в том-то и состоит парадокс, что психически здоровый человек об этом не может не думать, точно также как не может не думать о "желтой обезьяне", если его попросят какое-то время о ней не думать.
Интерференция, по всей видимости, является одним из важнейших принципов, согласно которому происходит осмысление значений стимулов внешней среды, вне зависимости от того, каков характер этой внешней стимуляции. В силу того, что человек всегда принимает решения, в процессе формирования смысла, он вынужден осуществлять выбор, так как принять решение можно только на основании свободы выбора. В противном случае, само понятие "принятие решения" является ничего не значащим. А это значит, что в каждый момент времени существует возможность поливариантного способа осмысления значения, что, в свою очередь, делает неизбежным влияние отвергнутых альтернатив на актуальный выбор. Ранее уже было сказано, что содержимое сознания состоит из таких смыслов, которые не могут быть изолированы от сферы смыслов бессознательного. Смыслы, явленные в сознании, представлены в "как" своей данности, специфизированы только благодаря тому, что это смыслы, существующие в контексте бессознательного. В силу того, что смысл имеет множество своих областей, в каждый момент психического настоящего сознание рассматривает разные возможности понимания (построения) смысла, исходя из различных контекстов, в которые этот смысл вписан, контекстов, которые и образуются множеством областей смысла.
Безусловно, проблема психической интерференции является еще очень мало разработанной. Между тем, это одна из самых важных проблем, которые следует решать с тем, чтобы понять устройство сознания.
Эффекты семантической наводки
Как уже говорилось, понимание в данной работе трактуется значительно шире, чем это традиционно принято. Обычно понимание рассматривают как характеристику мысли, то есть характеристику интегрального продукта мыслительного процесса. Попробую определить специфику понимания как феномена мышления, в отличие от понимания, реализуемого в других познавательных контурах. Надо отметить, что проблеме понимания посвящено довольно незначительное количество работ.
В числе первых к разрешению этой загадки мышления было обращено внимание К. Дункер . На основе экспериментальных исследований К. Дункер описывает понимание как одномоментный акт установления отношений между элементами проблемной ситуации, как инсайт. Это следует понимать так, что само понимание не имеет протяженности во времени, не является, по мнению Дункер , цепью аналитических ходов мышления, а реализуется как "синтетическое обнаружение" того, что в структуре проблемной ситуации содержало элемент неопределенности. Такое синтетическое обнаружение субъективно сопровождается чувством ясности, понятности, которое зачастую бывает трудно выразить, то есть формализовать в доступной для понимания другого форме. Дункер понимание объясняет как результат такого переструктурирования ситуации, при котором выделяется новая структура с характерными для такой структуры отношениями между элементами, и, как следствие этого, происходит обнаружение новых функций элементов ситуации: "синтетическое обнаружение возможно благодаря тому факту, что в ситуации, данной в определенной структуре, и характеризующейся определенными функциями (аспектами) могут обнаруживаться новые функции (аспекты), когда эта ситуация, не претерпевая существенных изменений, включается в новые образования" (287). Подобного мнения придерживается Д. Бом : "понимание означает восприятие новой цельной структуры, в свете которой все прежние крупинки знания встают на свои места и обнаруживают естественную связь друг с другом, причем внезапно (курсив А.А.) обнаруживаются новые многочисленные, прежде не ожидавшиеся, взаимосвязи" (288). Согласно Ганзену , понимание как "необходимый результат отражения целого на операторном уровне" (289) (на уровне мышления. - А.А.), представляет собой прежде всего "результат однократной обработки некоторого ограниченного объема информации" (290). Специфика понимания как одноактного улавливания сути проблемной ситуации состоит в том, что, будучи явлением одномоментным, оно подготавливается всем ходом предшествующего ему мышления, являясь, с точки зрения характеристики этапов мыслительного процесса, его завершающим звеном. Однако, понимание как результат мышления и, собственно, как характеристика самой мысли, следует отличать от самого процесса понимания, который составляет процессуальную природу мышления. Мышление, как процесс понимания, и мысль, как результат понимания, отражают различные - процессуальные и результирующие аспекты процесса отражения в мыслительном контуре. В сенсорно - перцептивном контуре и контуре представления понимание возникает в момент оформления определенного смыслового содержания в образ. Другими словами, сам процесс формирования перцептивного образа или образа представления не требует той регуляции, которая необходима, чтобы "держать" мысль. Образ уже включает в себя предметное содержание, и, в силу своей смысловой наполненности, возможно одномоментное понимание предметной картины отображаемого. Для того, чтобы понимать, в восприятии и представлении не требуется специальных произвольных усилий, тогда как, чтобы достигнуть эффекта понимания в мышлении, необходимо, как минимум, предварительно понять, что требуется понять. То есть, понять себя в отношении к своему непониманию. Это означает, что необходимо понять смысл своего собственного непонимания. "Продуктивность непонимания, - констатирует Зинченко , - связана с тем, что оно влечет за собой поиск смысла" (291). Само по себе, это требует мыслительных усилий. Не говоря уже о том, что мыслительный процесс стимулом для которого служит осознание проблемной ситуации, может протекать сколь угодно долго и в нем не заложена гарантия того, что понимание, к которому стремится мышление, состоится. Второе специфическое отличие мыслительной формы понимания должно быть обнаружено при анализе операциональных и операндных компонентов мышления. Операции - это те приемы или средства, с помощью чего возможно установление отношений между операндами, которые есть смысловое содержание мышления. Как указывает Веккер , "если реальные операции, выделяющие и соотносящие между собой элементы отображаемого содержания (то есть смыслы, - А.А.), не представлены в познавательном акте, то в нем не представлены и отношения между этими элементами как особый объект отражения. В данном случае отношения могут быть отображены на более общем и элементарном познавательном уровне (например, в первичном или вторичном образе), а мысль как отображение собственно отношений или, иначе, именно как понимание отношений, при отсутствии операций с соответствующими объектами оказывается невозможной." (292) Однако, наличие операциональных компонентов мышления еще не заключает в себе специфику понимания, поскольку предметно - смысловое содержание образа также связано в своей единой интегративной структуре отношениями. Все, что воспринимается или представляется осмысленным, так или иначе предполагает связь, отношения внутри собственной структуры образа объекта отражения. Установление таких отношений может быть только результатом выполненных когнитивных операций, поэтому понимание вне применения операций по установлению отношений в структуре, будь то образа или мысли, происходить не может. В элементарном виде такое отношение устанавливается уже при выделении сигнала из шума без отражения структуры самого сигнала. Для того, чтобы нечто выделить как "фигуру" на "фоне", то есть произвести обнаружение стимула независимо какой природы, требуется выделить отношения "фигура - фон", и, как уже было сказано, такое отношение требует понимания различия между фигурой и фоном. Таким образом, использование операций в процессе мышления является необходимым, но не достаточным условием для определения специфики мыслительной формы понимания. Выделенное отношение между смысловыми компонентами мысли может противостоять выделенным операндам. Относительная независимость, инвариантность выделенного отношения между смыслами текста сознания при возможности изменения самих операндов, между которыми устанавливается такое отношение, то есть при вариативности самого смыслового содержания мысли - вот что выражает вторую специфическую характеристику понимания как феномена мышления. В этом случае выделенное инвариантное отношение само становится содержанием мысли, а в свою очередь, содержанием мысли может быть только смысл, следовательно, необходимо заключить, что с эффектом понимания сопряжено возникновение в тексте сознания такого смыслового образования, которое сохраняется неизменным при актуализации различных множеств своих областей. Поэтому, если смысл понят, он может быть выражен различными наборами средств при том обязательном условии, что смысловое отношение, фиксированное мыслью, остается неизменным. Как отмечает Веккер : "мера вариативности в рамках сохранения инвариантности отображаемого мыслью отношения содержит в себе возможности выделить не только качественный показатель, но и количественный критерий степени понимания" (293). Он также приводит пример, иллюстрирующий возможности сохранения смыслового инварианта при изменении суждений, выражающих выделенное отношение между операндами: "Определенное отношение между объектами "Земля" и "Солнце", являющееся содержанием мыслительного отражения, остается инвариантным при различных вариациях отображающих это отношение суждений и соответствующих им предложений: "Солнце освещает Землю", "Земля освещается Солнцем", "Землю освещает Солнце", "Солнцем освещается Земля" (294). В данном случае связь между операндами представлена самыми элементарными отношениями. Но это случается в мышлении далеко не всегда. Выделенное отношение может быть гораздо сложнее, и в гораздо меньшей степени допускать изменчивость в наборе тех смысловых образований, которыми можно "обыграть" это отношение. Поэтому, думается, что показатель глубины понимания не может ставиться в прямую зависимость от количества способов выражения смысла понимания. Мысль всегда особым образом интонирована, в том числе и эмоционально. Мысль содержит в себе всю полноту заключенного в ней смысла. Любое выражение последнего неизбежно приводит к потере какой-то части содержания мысли. "Сказанное слово, - подчеркивал М.М. Бахтин , - стыдится себя самого в едином свете того смысла, который нужно было высказать... Пока слово не было сказано, можно было верить и надеяться - ведь предстояла такая нудительная полнота смысла, - но вот оно сказано, вот оно все здесь во всей своей бытийно-упрямой конкретности - все, и больше ничего нет! Уже сказанное слово звучит безнадежно в своей уже-произнесенности; сказанное слово - смертная плоть смысла." (295) "Мысль изреченная есть ложь" не только потому, что в объективации мысли в речи теряется ее специфика, ее эмоциональные нюансы и переживание ее неповторимости в сознании человека, а также по причине того, что само отношение, установленное в мысли, может иметь ограниченный арсенал средств для своего выражения. Нередко, достигая очень глубокого понимания, человек не способен объяснить, что он понимает, так как не имеет адекватных этому пониманию речевых или иных средств выражения (Распространенное: "Понимаю, но сказать не могу."). Правда, возможна и обратная картина, когда объяснение вовсе не является свидетельством понимания. Объяснить - еще не означает понять. Как заметил В.П. Зинченко , "способность объяснить нечто - это лишь один из критериев понимания, к тому же не самый главный" (296).
Количество средств для выражения смысла, зафиксированного в установленном пониманием отношениями между операндами мысли при вариативности как операций, в результате которых формируется это отношение, так и операндов, которые связываются этими операциями в специфические инвариантные отношения, может служить лишь эмпирической мерой понимания ("понимания для другого"), но никак не составлять качественную сторону понимания. Качественный (содержательный) и количественный (формальный) показатель понимания - это различные, хотя и связанные между собой аспекты. Качество понимания, с одной стороны выражается в широте диапазона способов реализации инвариантного смысла, с другой стороны, обусловлено разрешающей способностью самого этого смысла. В любом случае специфика понимания как симультанного мыслительного синтеза определяется тем, что отношение, выделяемое в структуре мысли, само становится смысловым содержанием мышления (297). Это отношение, как смысловое образование, выделенное мышлением в эффекте понимания, позволяет снять исходную неопределенность в структуре проблемной ситуации и, таким образом, понять, в чем состоял дефицит информации. Понимание в отношении образных явлений не требует выделения отношений, становящихся предметом направленного понимания. В восприятии и представлении смысл, делающий возможным понимание, явлен в самой структуре воспринимаемого и представляемого, в то время, как смысл, заключенный в отношениях между элементами операндного состава мышления должен быть обнаружен в результате мыслительных усилий, которые, как еще раз отмечу, не могут производиться вне динамики понимания, но понимания не как симультанного эффекта, а как сукцессивного ряда актов мышления. Чтобы найти смысл, который должен быть понят как антиэнтропийный смысл, необходимо предварительная "понимательная работа" мышления. И на различных фазах мышления происходят свои симультанные синтезы, заключающие в себе эффекты понимания различных предварительных, пробных, ошибочных, случайных и т. п. "ходов мышления". Такое движение мысли от осознания проблемной ситуации к конечному решению и выражает собой динамику понимания. ("…Понимание как реальное движение в смыслах…" (298)) "Мелодия" мышления звучит на каждом шаге понимания, но итоговый смысл всей композиционной целостности "симфонии мышления" может заключаться только в установленном в мысли таком отношении, которое раскрывает смысл непонятного.
В качестве третьей специфической характеристики понимания как эффекта мышления Л.М. Веккер выделяет такое его свойство как "обратимость" с языка предметно - пространственных структур на язык символический. Он указывает: "...исходная непонятность - есть выражение рассогласования языков, а последующая динамика понимания определяется их нарастающим согласованием, которое на каждом этапе определяется мерой обратимой переводимости. За последней, в свою очередь, скрывается составляющая ее объективную основу инвариантность соответствующего искомого отношения." (299) И, таким образом, по Веккеру , обратимость фактически рассматривается мерой понимания. Однако, думается, что по той же причине, по какой нельзя поставить в линейную зависимость показатель глубины понимания с показателем, отражающим количество способов выражения инвариантного смысла, также мера обратимости межязыкового перевода не может исчерпывающе реализовать специфику качества понимания в мыслительном контуре, так как известно, что в процедурах межязыкового перевода утрачивается специфика понимания, которое может быть удовлетворительным образом определено в одной языковой среде, и быть абсолютно непредставимым на другом языке. Например, на языке вторичных образов представлений. Это представляется вполне очевидным, когда предметами мышления является такая реальность, которая вообще имеет в психике образные формы репрезентации, а может быть понята только в ходе динамики мышления, то есть осмысленно, с помощью языка собственно мыслительного контура. Это, конечно же, не означает, что так происходит каждый раз и что образы представления не участвуют в мышлении в качестве операндных элементов мысли. Но необходимо отметить, что важным ограничением для вышеуказанной обратимости служит специфика самой проблемной ситуации, и, соответственно, специфика заключенного в мышлении смыслового содержания, которое в различной степени допускает возможности межязыкового перевода.
Отправным пунктом мышления является осознание субъектом проблемной ситуации. Та ситуация, по определению, считается проблемной, которая несет в себе неопределенность, содержит дефицит информации. Собственно, мышление и есть движение мысли от осознания неопределенности связей и отношений между элементами в структуре проблемной ситуации к осознанному пониманию как результирующему эффекту мыслительного процесса. Таким образом, снятие неопределенности, преодоление энтропии, порождение с-мысла является конечной целью мышления. Для того, чтобы понимание произошло, необходимо исходное непонимание. Без начального непонимания мышление невозможно. Оно определяет подготовительный этап мышления. Обнаружение собственного непонимания можно расценивать как старт психической активности мысли. Для того, чтобы этот старт состоялся, нужно оказаться в непонятном, что также требует от человека когнитивных усилий. Выявление, "опознание" своего непонимания, в свою очередь, происходит только вследствие его понимания. Непонимание выступает в качестве продукта акта понимания, как следствие понимания. Не понимая что-либо, человек при этом всегда понимает свое непонимание и только таким образом обнаруживает последнее. Понимание собственного непонимания назовем негативным пониманием .
Сознание - есть механизм смыслопорождения. И те смыслы, которые служат эффектами понимания (в том числе и смысл понимания того, что является непонятным), представляют собой формы отражения мыслей в сознании субъекта. Другими словами, если смысл обнаружен, то в момент "завершения гештальта" субъект знает об этом. Поэтому понять - означает понять свое понимание. То понимание, к которому стремится мышление (назовем его позитивным пониманием ), не приращаясь в ходе мыслительного процесса, а возникая как "ага-переживание", как симультанное целостное узнавание, как эврика, в качестве соответствующего искомому дефициту информации, принимается вследствие его признания в качестве решения адекватного мыслительной задачи. Позитивное понимание всегда узнается , или, иначе, понимается в качестве такового. В чем же состоит парадокс? Ведь в формуле позитивного понимания: "я понимаю свое понимание непонятного", не содержится ни малейшего противоречия? Парадокс понимания выражается в том факте, что всякая мысль, рожденная в мышлении, является новой мыслью. В противном случае мышление не могло бы состояться, если бы не требовалось разрешать проблемную ситуацию, которую разрешить можно только новым способом, иначе бы она не была проблемной. Если позитивное понимание - понимание качественно новое, каким образом субъект может узнать его (ведь он понимает, что он понимает) и, следовательно, признать пригодным? Если позитивное понимание в качестве понимания субъектом понимается, значит это понимание существовало априорно, и уже до момента его узнавания было человеку знакомо. Вместе с тем, позитивное понимание должно быть неизвестным, совершенно новым образцом понимания. Иначе, для чего же мышление искало выход из проблемной ситуации?
Наверное, всем хорошо известно, что Платон мышление рассматривал как мнемический процесс, а мысль человека - как результат воспоминания идей. Анализ парадокса понимания встречается в работах М.К. Мамардашвили (300), который усматривает в этом феномене одно из самых загадочных проявлений человеческого сознания: "... у нас в голове какая-то мысль. Откуда она? Она в нашей голове, но - откуда она появилась? Из ничего? Вот то, что мы называем обычно новым (курсив М.К.), - какое-то открытие, изобретение... Почему, каким образом возможна новая мысль, ведь, чтобы принять (курсив М.К.) ее как мысль, мы должны ее узнать в качестве той мысли, которая разрешает какую-то проблему. Не узнав, ее нельзя иметь, какая бы она ни была. А если узнали, то уже знали. И что - значит, тогда вообще мыслить нельзя ?!" Естественно, здравый смысл не позволяет принять такой пессимистический взгляд. Да и практика повседневной жизни показывает, что продуктивное, творческое мышление, мышление, открывающее иногда человеку яснейшее понимание сути вещей, является возможным. В то же время, субъекту познания новые смыслы и новый опыт понимания даны в сознании как приобретения, а не репродукция известного в новых условиях. Разрешим ли этот парадокс? На самом ли деле феномен выглядит так, как я пытаюсь его здесь описывать, или истинная природа понимания не имеет ничего общего с предлагаемой моделью?
Уже говорилось о том, что понимание может быть реализовано внутри различных познавательных контуров, когда одновременно актуализованы в сознании различные области различных смыслов. Запомним данное предположение и постараемся еще раз разобрать ситуацию с пониманием в результате мышления как нового понимания, которое при этом узнается в качестве такового. Если понимание существует априорно факту его проявления в сознании, значит, становится бессмысленным само обсуждение вопроса, как человек способен приобретать новые знания.
Ранее я полагал, что понимание собственного понимания происходит в один и тот же момент времени, то есть синхронно с актом искомого понимания, но в независимом от мышления рефлексивном контуре. (А.Ю.Агафонов,2000). Логика объяснения сводилась к следующему. Чтобы «узнать» новую мысль необходимо отождествить ее с известным результатом решения. Само понимание собственного понимания должно происходить не после и не до момента позитивного понимания. Если бы понимание того, что субъект действительно понял, осуществлялось после, то позитивное понимание не могло бы быть обнаружено. Человек, рассуждал я, не может сначала понять, а только затем понять, что он понял, поэтому, с необходимостью, понимание и понимание этого понимания происходят одновременно. Но это разные виды понимания. Человек не может в один и тот же момент времени находиться в двух различных перцептивных пространствах, равно как не может иметь одновременно два образа представления, и не способен направлять свое мышление одновременно на два и более объекта мысли. В каждый актуальный момент времени в осознании актуализирован один смысл текста сознания. Позже было сказано, что сознание одновременно может работать с несколькими текстами, то есть реализовывать одновременно различные программы понимания, при этом, введя ограничение, что сознание не может одновременно работать с текстами, образованными внутри одного познавательного контура. Итак, одновременно понять в пределах одного познавательного контура невозможно. Понимание того понимания, к которому стремится мышление как к адекватному решению проблемной ситуации, не может ни предшествовать по времени позитивному (искомому) пониманию, ни следовать за ним. Следовательно, одновременные психические эффекты понимания и понимания этого понимания должны происходить одновременно, но только в разных познавательных контурах. На этом основании было выдвинуто предположение о существовании еще одного познавательного контура, а именно - рефлексивного контура . Его работа строго синхронизирована по времени с актуально работающим познавательным контуром, независимо от того, какой характер имеет презентация смысла в этих контурах. Работа рефлексивного контура не прекращается ни в одном из состояний сознания, начиная от состояния сна со сновидениями, и заканчивая состоянием ясного сознания. Возникает вопрос: какие функции выполняет рефлексивный контур в процессе познавательной деятельности? Здесь лишь можно высказать предположение, которое, без сомнений, является только одной из возможных гипотез, позволяющих объяснить такое сложнейшее психическое явление, как рефлексия. Надо признаться, что психологи очень мало знают о природе этого феномена. Все, что существует в психологии относительно роли и механизмов рефлексивных процессов, главным образом сводится к представлениям об обратной связи или мышлении о собственном психическом содержании субъекта, в том числе и мышлении о содержании мышления в предшествующий период времени. При таком понимании рефлексия становится синонимом мышления, так как формула "Я думаю о том, о чем я думал", которой традиционно описывается акт рефлексии, есть не что иное, как констатация явления мышления. Понятно, что в контексте данной работы рефлексивные акты трактуются принципиально по иному. Итак, возвращаясь к анализу работы рефлексивного контура, я рискну предложить следующую гипотезу: функция рефлексивного контура заключается в установлении симультанной (мгновенной) обратной связи с тем актуальным познавательным контуром, в котором возникает новый смысл. Имеется в виду следующее: когда субъект осуществляет когнитивную деятельность, актуальные перцептивные образы, образы представления, мысли наполняются смысловым содержанием благодаря тому, что в памяти существуют определенные области соответствующих смыслов. Любые психические формы наполнены смысловым содержанием, в противном случае, видя многократно перед собой стол, мы каждый раз бы удивлялись этому "нечто" или не понимали обращенной к нам речи. Смысловое мнемическое пространство служит основой нашего понимания. С тем лишь добавлением, что это - понимание уже известного нам из опыта. Такой вид понимания можно назвать репродуктивным пониманием . Продуктивное понимание, или, как было выше обозначено, понимание позитивное, всегда связано с моментом открытия новых смыслов, открытием которое совершается по типу "эврика", то есть, представляет собой симультанный эффект. Но чтобы понимание нового смыслообразования стало возможным, как уже было отмечено, его нужно идентифицировать. Роль такого механизма дефиниции понимания, как понимания искомого, выполняет рефлексивный контур. В нем в момент позитивного понимания, то есть в момент смыслопорождения, возникает тот же смысл, с теми же актуализированными областями, который представлен в этот же момент времени в другом познавательном контуре. Это делает возможным осуществлять сознанию симультанное сличение нового смыслообразования с этим же смыслообразованием, но порожденным в параллельном познавательном контуре. Только это позволяет одновременно и понимать, и узнавать свое понимание в качестве понимания. А, как уже отмечалось, это непременное условие для позитивного понимания. Психологи по поводу рассматриваемой проблемы хранят гробовое молчание. Единственное косвенное подтверждение выраженной позиции я нахожу в трудах М.К. Мамардашвили , который в "Лекциях о Прусте" неоднократно обращался к анализу феномена "воспоминания новой мысли". Этот парадокс Мамардашвили пытается разрешить, вводя представления о резонансном эффекте понимательных структур сознания. Он писал, что этот эффект (эффект "сбывания мысли") возникает "как бы многократным отражением от сильно сцепленных стенок структур (как будто мячик катается от стенки к стенке и индуцирует в нас состояние) (301). Конечно, философский язык является недостаточно строгим (хотя, конечно, не менее выразительным) для того, чтобы описать механизмы работы рефлексивного контура.
Однако, как мне кажется, в мысли Мамардашвили заключено то понимание, которое я вкладываю в понятие "симультанное сличение смысла". Если образы, мысли, равно как и любые другие конечные продукты познавательной активности человека, рассматривать как психические формы, имеющие смысловое содержание, то естественным образом встает вопрос - что является такой формой для рефлексивного контура? Ведь возникающий в нем смысл должен чем-то "держаться"; форма, собственно, и есть то, что со-держит. Однако, надо признать, что в отношении рефлексивного контура поставленный вопрос является некорректным. Как мы помним, допущение необходимости существования этого контура было продиктовано требованием идентификации новых смыслообразований, то есть требованием их опознания в психике, как если бы они имели представительство в памяти. И, как было показано, память есть совокупность смыслов, конституирующих все мнемическое пространство. Именно смыслов, имеющих множество своих областей. Соответствующие смыслам психические формы в памяти не хранятся, и сличение возможно только вследствие соотнесения между собой смысловых образований. Рефлексивный контур также требуется для того, чтобы установить такое соответствие, но с той лишь разницей, что симультанно порожденный смысл в данном случае сличается с самим собой, а при этом необходимо, чтобы он имел свой дубль в независимом познавательном контуре. Надо подчеркнуть, что в момент свершения позитивного понимания обнаруженный смысл сличается не со смыслами памяти, а именно с самим собой (то есть, происходит как бы самосличение), поскольку осознанию проблемной ситуации уже предшествовал поиск известных, готовых способов понимания. Осознание проблемной ситуации как раз обнаруживает ту неопределенность, которую позитивное понимание и призвано снять. Таким образом, до момента оформления мысли психике уже известно, что смысловое содержание мысли в памяти не находится. Поэтому сам процесс сличения обнаруженного смысла со смыслами памяти становится абсолютно нецелесообразным. Новое можно узнать как новое не в сравнении со старым, а в самопризнании новизны нового. Исходя из сказанного выше, такое явление, как инсайт, можно объяснить, исходя из представлений о том, что в момент возникновения качественно нового понимания (а позитивное понимание всегда качественно новое) происходит мгновенное, синхронное порождение одного и того же смысла в двух независимых познавательных контурах, один из которых - рефлексивный. И в этот же момент происходит мгновенное (в некотором смысле вневременное) опознание этого смысла путем сличения с самим собой, но находящимся в рефлексивном познавательном контуре. Таким образом, рефлексивный контур позволяет "вспомнить о настоящем", и тем самым, "узнать" новый опыт понимания. Сказанное попробую показать на следующем примере, который, конечно же, лишь в грубом виде отражает действительную работу рефлексивного контура. Допустим, что человек до неузнаваемости изменил свою внешность, и с этого момента ни разу не видел себя в зеркале. До момента изменения внешности, разглядывая себя в зеркальном отражении он всякий раз видел хорошо знакомый образ. В последнем случае зеркало аналогично памяти, которая позволяет узнавать то, что встречалось в опыте. Когда человек, уже изменивший внешность впервые наблюдает свое изображение, он узнает его как изображение себя не потому, что оно знакомо ему (ведь оно ему совершенно незнакомо), а только потому, что он помнит о том, что внешность, отражение которой он видит в зеркале - это его внешность. Аналогично тому, как "знает" субъект, что мысль, возникающая в сознании - это его мысль в его сознании. Но, чтобы "увидеть" ее, опознать как таковую, сознанию требуется произвести зеркальный эффект. Точно так же, человек никогда не узнал бы о своей новой внешности, если бы не посмотрел на себя в зеркало. Чтобы знать о своей новой внешности ("позитивно понять"), нужно увидеть себя в зеркале ("понять" свое понимание), в противном случае нельзя узнать, какова внешность ("что это именно искомое понимание"). Тот факт, что нарисованная здесь картина визуально или как-то иначе непредставима, конечно же, не лишает ценности само предположение. По всей видимости, описанный процесс куда более сложен. За неимением более логически изящных объяснений, я пока могу удовлетвориться предложенным.
Конечно, не все так просто. И, скорее всего, все совсем не так просто. Тем не менее, возможно, все немно го и так. Ведь, как указывал П. Фейерабенд , "единственным принципом, не препятствующим прогрессу, является принцип допустимо все " (302). Многое остается неясным. Очевидно одно: что развитие человека, и, в глобальном смысле, развитие человечества, связано с совершенствованием форм понимания, что в свою очередь предполагает формирование многовариантных стратегий понимания, децентрацию сознания. Понимание человеком самого себя, взаимопонимание между людьми - это не только проблематика академической науки, а, наверное, в первую очередь, условие выживания человека в мире. И поэтому так важно приблизиться к пониманию того, как мы понимаем, хотя понимание, безусловно, - один из самых таинственных феноменов. "Легче разгадать понимаемое, чем понимание," (303) - скрупулезно подметил В.П. Зинченко .
Всякий акт сознания - это акт восстановления мира из хаоса цвета, звука, беспредметной разобщенности. Это акт восстановления пространственно - временного порядка. Это оформление мира в связанную картину мира. И поэтому понимание - есть синоним человеческого присутствия в мире. Не мир открывает себя для понимания, как считал, например, Х.-Г. Гадамер , а только человек открывает мир в своем понимании, конструируя его по собственной прихоти. Неизмеримое количество степеней свободы понимания делает интригующим путешествие человека по жизненному пути.
Моделирование действительного мира должно иметь для психики какую-то цель. Само по себе отражение ради отражения бессмысленно. Значит, должен быть какой-то эволюционный замысел, скрывающий функциональные цели психического отражения. С тем, что возникновение сознания в ходе антропогенеза является артефактом эволюции, ничем не детерминированным событием мировой истории, человеческое сознание, ориентированное на познание, не может смириться, даже в том случае, если происхождение сознания случайно и бесцельно. Логика размышлений о природе вещей инициирована потребностью понимания причин, поэтому, даже допуская явления иррационального свойства, или явления, причины возникновения которых никогда не могут быть установлены, человеческое сознание склонно отражать мир через призму каузальных связей, что, в свою очередь, означает, что любой объект, являющийся предметом анализа, в том числе и само сознание, существует не только потому, что он просто существует, а, прежде всего, для достижения определенных, природосообразных целей. Смирив человеческую гордыню, мы должны осознать, что мудрость природы несравненно превышает наши возможности понимания. Мы не можем думать иначе, как допуская, что все в мире имеет причину и цель своего существования, даже если эта причина и эта цель представляются таинственными человеческому разуму. Психология как наука, изучающая реалии психического мира, не может не интересоваться предельными вопросами происхождения, эволюционного оправдания существования и функционального назначения психики. Если мы не поймем функциональные задачи, которые решает психика в процессе моделирования мира, мы едва ли сможем приблизиться к достоверному знанию о частных функциональных задачах, решаемых психической организацией. Поэтому одной из задач научной психологии является разгадывание сложнейшей загадки природы: какова родовая функциональная цель психического отражения и что из себя представляет психический дубль действительного
Эмпирика объясняется законами, а законы подтверждаются эмпирикой. Сами же законы не нужно объяснять, в том смысле, что причины, в силу которых мир и психическая реальность отдельного эмпирического субъекта функционально организованны в том виде, в каком они существуют не является результатом чьей-то свободной воли. Человек не свободен устанавливать как законы природы, так и законы собственного психического функционирования. Если мы не понимаем эмпирический эффект как результат действия закона, мы, вообще не понимаем почему возможен некий наблюдаемый факт. Вне законосообразных объяснений изучаемая реальность (в нашем случае, реальность памяти) распадается на изолированные, единичные, «случайные» факты.
Смысл в гуманитарном дискурсе
Хотя, в данной работе понятия "личностный смысл" и "духовный смысл" рассматриваются дифференцированно от психических (когнитивных) смыслов, и на то есть свои серьезные основания, о которых будет сказано ниже, следует указать, что реализация означенных смыслов возможна только вследствие их существования в психической сфере. В любом случае имеет место предварительная познавательная активность, которая обеспечивает принятие тех или иных решений, относящихся к социальной или духовной практикам человека. Человек непрестанно строит модель окружающего мира, и только на основе собственного опыта понимания этого мира (которое, в сущности, есть понимание собственной "картины мира" (304)) способен к осмысленным формам взаимодействия с другими людьми и самим собой. Поведение, общение, деятельность, в том числе и творческая, имеют осмысленный характер только вследствие того, что субъект - источник этих видов активности, обладает смысловой сущностью. Смысловая архитектоника внутреннего мира человека позволяет не только смыслообразно строить свои отношения с миром, но и всякий раз преодолевать ограничения собственного "Я", выходя в социальное и духовное измерения.
277. Аллахвердов В.М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993. С. 222 - 225.
278. Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека. М., 1974. С. 326 - 327.
279. Грановская Р.М. Элементы практической психологии. Л., 1988. С. 131.
280. Аллахвердов В.М., Осипов Л.Е. Струппфеномен: Новый взгляд на природу перцептивной интерференции. // Категории, принципы и методы психологии. Психические процессы. Ч. I . Тезисы научных сообщений к VI Всесоюзному съезду Общества психологов СССР. М., 1983. С. 72 - 73. См. также Аллахвердов В.М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.
281. Традиционно к таким факторам относят сложность основного задания при выраженном дополнительном задании на игнорирование, а также, как уже указывалось, смысловое сходство между основным и дополнительным заданием. "...Интерференция оказывается неизбежной, если две деятельности разделяют одни и те же или тесно связанные периферические механизмы сенсорного входа и моторного выхода." (Дармашев Ю.Б., Романов В.Я. Психология внимания. М., 1995. С. 155.) Хотя, по всей видимости, перечень таких факторов далеко не полон. Следует предположить, что определенные личностные качества также модулируют подверженность к интерференции.
282. Психология. Под ред. А.А. Крылова. М., 1998. С. 132; См. также: Аллахвердов В.М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.
283. Выготский Л.С. Педагогическая психология. М., 1996. С. 154.
284. Аронсон Э. Общественное животное. Введение в социальную психологию. М., 1998. С. 83.
285. Франкл. В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 356.
286. Франкл В. Указанное сочинение. С. 340 - 358.
287. Дункер К. Психология продуктивного мышления. / Психология мышления. М., 1965. С. 166.
288. Бом Д. Специальная теория относительности. М., 1967. С. 281.
289. Ганзен В.А. Восприятие целостных объектов. Л. 1974. С. 124.
290. Ганзен В.А. Указанное сочинение. С. 125.
291. Зинченко В.П. Психологическая педагогика. Часть I . Живое знание. Самара, 1998. С. 90.
292. Веккер Л.М. Психика и реальность: Единая теория психических процессов. М., 1998. С. 234 - 235.
293. Веккер Л.М. Указанное сочинение. С. 237.
294. Веккер Л.М. Указанное сочинение. С. 237.
295. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности. // Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 194 - 195.
296. Зинченко В.П. Психологическая педагогика. Часть I . Живое знание. Самара, 1998. С 90.
297. "Каждая не пустая мысль, - писал Г.Г. Шпет , - есть мысль о смысле." (Эстетические фрагменты. СПб, 1922. С. 11.)
298. Швырев В.С. Понимание в структуре научного сознания. / Загадки человеческого понимания. Под общей ред. А.А. Яковлева. М., 1991. С. 17.
299. Веккер Л.М. Психика и реальность: Единая теория психических процессов. М., 1998. С. 275 - 276.
300. Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. М., 1993. С. 83 - 84.
301. Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М., 1995. С. 324.
302. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 142.
303. Зинченко В.П. Психологическая педагогика. Часть I . Живое знание. Самара, 1998. С. 98.
304. Таким образом, картина мира не есть зеркальное отражение действительного мира, а являет собой совокупность смысловых элементов. "Картина мира, - пишет В.Ф. Петренко , - не база данных, или, по крайней мере, такая база, которая вся пронизана человеческими смыслами. (Петренко В.Ф. Личность человека - основа его картины мира. / Модели мира. Под ред. Д.А. Поспелова. М., 1997. С. 17.) Для того, чтобы возник смысл, требуется акт понимания, поэтому картина мира, как смысловая модель действительного мира, постоянно создается в работе понимания.
Назад | Содержание | Вперед