Одним из существующих подходов к решению поставленных вопросов является принятие постулата сообразности" – особого принципа понимания активности индивида, лежащего в самом фундаменте эмпирической психологии. Говоря о постулате сообразности (В.А. Петровский, 1975), мы имеем дело с определенной методологической предпосылкой, объективно представленной в мышлении исследователя. Вводимый нами в контекст психологической теории термин сообразность, согласно В. Далю, означает "соответствие чего-то чему-то". В данном случае речь идет о соответствии, сообразуемости того, что происходит с индивидом, предустановленному в нем. Итак, суть постулата заключается в том, что индивиду приписывается изначальное стремление к внутренней цели, в соответствии с которой приводятся все без исключения проявления его активности. По существу, речь идет об изначальной адаптивной направленности любых психических процессов и поведенческих актов. Адаптивная направленность трактуется здесь в предельно широком смысле. Имеются в виду не только процессы приспособления индивида к природной среде (решающие задачу сохранения телесной целостности, выживания, нормального функционирования и т.д.), но и процессы адаптации к социальной среде в виде выполнения предъявляемых со стороны общества требований, ожиданий, норм, соблюдение которых гарантирует полноценность субъекта как члена общества. Говоря об адаптации, мы имеем в виду также процессы самоприспособления: саморегуляцию, подчинение высших интересов низшим и т.п. Наконец, что особенно важно подчеркнуть, речь идет также о процессах, которые ведут к подчинению среды исходным интересам субъекта. В последнем случае адаптация есть реализация его фиксированных предметных ориентаций: удовлетворение потребности, инициировавшей поведение, достижение поставленной цели, решение исходной задачи и т.д.

Приспосабливает ли индивид себя к миру или подчиняет мир исходным своим интересам, – в любом случае он отстаивает себя перед миром в тех своих проявлениях, базис для которых уже сложился, определился в прошлом. Отсекается все, что избыточно по отношению к этим исходным ориентациям. Не следует, конечно, смешивать понятия адаптивность и репродуктивность: адаптивные действия могут быть и творчески продуктивными, незаданными, адаптивными их делает наличие ответа на вопрос: "зачем?".

Но это в свою очередь значит, что есть по отношению к всевозможным стремлениям субъекта цель более высокого порядка как основа ответа на вопрос "зачем?" – Цель с большой буквы. По отношению к ней те или иные частные стремления могли бы оцениваться как адаптивные и неадаптивные. Постулат сообразности и заключается в открытом или скрытом признании такой Цели и приписывании ей роли основного вдохновителя и цензора поведения.

Смысл постулата сообразности заключается, следовательно, не столько в том, что индивид в каждый момент времени хочет сделать что-то, т.е. устремлен к какой-то цели, смысл этого постулата в том, что, анализируя те или иные частные стремления человека, можно как бы взойти к той Цели, которая в конечном счете движет поведением, каким бы противоречивым и неразумным не представлялись при поверхностном наблюдении основанные на ней побуждения н стремления людей.

В этом-то и состоит возможный ключ к пониманию личности как целокупного субъекта активности, ибо выдвигается единый принцип его бытия, охватывающий все возможные формы и проявления его как целеустремленного существа. Витальность, деятельность, общение, самосознание – все это сферы реализации предустановленной Цели. Говоря о субъектах в каждой из этих сфер как сторонах личности, мы не должны ни на минуту забывать о том. что перед нами лишь частичные субъекты активности, должны помнить, что есть и верховный субъект, властвующий над ними. Имя этого существа известно – трансцендентальный субъект. В нем – источник интенций, данных нам в наших целях. Он – законодатель эмпирических форм субъектности: нашего витального, деятельного, общающегося, рефлектирующего Я.

В зависимости от содержательной интерпретации изначальной Цели в психологии выделяются следующие версии постулата сообразности.

Гомеостатический вариант. В концепциях гомеостатического типа, восходящего к Кеннону (рефлексология в ее различных формах, "динамическая" психология К. Левина, теория когнитивного диссонанса Л. Фестингера и пр.), постулат сообразности выступает в форме требования к устранению конфликтности во взаимоотношениях со средой, элиминации напряжении, установлению равновесия и т.д. Считается, что какое-нибудь событие, будь-то изменение температуры окружающей среды или перемена в социальном статусе человека, выводит его из состояния равновесия, поведение же сводится к реакции восстановления утраченного равновесия.

Гедонистический вариант, Восходящий к платоновскому "Протагору", к открытой форме выдвинут в концепции аффективного возбуждения (МакКлелланда и др.). Согласно принятым здесь взглядам, действие человека детерминировано двумя первичными primary) аффектами – удовольствием и страданием, все поведение интерпретируется как максимизация удовольствия и минимизация страдания.

Теперь надлежит оценить адекватность постулата сообразности как принципа психологии личности.

Гомеостатическая парадигма. Ей без труда могут быть противопоставлены факты поиска активно-неравновесных отношений индивида со средой, приносящих наслаждение (торжество гедонизма). Нас, однако, интересуют не эти внешние оппозиции между парадигмами, а внутренние ограничения каждой (В.А. Петровский, 1977, 1992). Так, не отходя от принципов гедонизма, мы замечаем, что поиск "нулевой отметки" на шкале дискомфорта возвращается в фактор немалого риска для ищущего. Незащищенность, как следствие такой стратегии жизни, хорошо известна не только из клинической практики (акцентуация по 7 шкале ММРI — "ограничительное поведение"), но и исходя из жизненных наблюдений, обобщенных в известной сказке "Премудрый пескарь". Несостоятельность гомеостатической парадигмы могла бы быть продемонстрирована на примере "выученной беспомощности" и т.п. Важно, что речь здесь идет об имманентной критике, а не о критике только "извне" (со стороны гедонистических или прагматических концепций).

Точно также гедонистической парадигме (принцип удовольствия) легко может быть противопоставлена прагматическая (принцип реальности), легко, разумеется, поскольку это было уже сделано некогда 3.  Фрейдом. Труднее, а мы пытаемся здесь сделать именно это, оценить объяснительные возможности гедонизма как бы изнутри — согласно его собственной логике, в его же собственных терминах. И сразу же в поле нашего зрения попадают такие собственно человеческие переживания, как чувство вины, стыд, ностальгия, тревога. Можно ли без насилия над фактами объявить их проявлениями устремленности человека к наслаждению? Сомнительно! Переживания эти способны подчинить себе весь строй жизни человека и в определенных условиях запечатлеться в виде негаснущих очагов страдания. Трудно не посчитаться с этими фактами, имеющими отнюдь не рудиментарный и не патологический характер, при оценке взгляда на стремление к удовольствию как основе организации психической деятельности субъекта. Но, может быть, говоря о гедонистических ориентациях, следует иметь в виду прежде всего нормативный план, определяющийся ответом на вопрос о том, к чему должен стремиться субъект? Тогда, приняв гедонистический идеал за конечную цель, следовало бы отбросить все, что не имеет отношения к этой цели как неадаптивное и потому излишнее. Анализ показывает, однако, что при этом эмоциональная жизнь человека уплощается, ограничивается все более предсказуемыми переживаниями, — эмоциями без новизны. Нельзя, конечно, исключить, что человек может "питаться" и эмоциями "второй свежести", но станем ли мы настаивать, что это и есть путь к наслаждению? Однако для того, чтобы вкус новизны поддерживался, необходимо расширение опыта за пределы изведанного, а это означает риск. Теперь, даже если мы введем в число гедонистических целей вкус к новизне, все равно сохранится сомнение, оправдывает ли себя поиск новых ощущений как способ достижения удовольствий. Ведь если иметь в виду действительную новизну, подлинное неизведанное, то будут заранее неизвестны не только знак грядущей эмоции, но также ее интенсивность и, более того, сама вероятность позитивных или негативных исходов опыта. Поэтому идеальный субъект гедонистической организации устремлений неизбежно бы сталкивался с альтернативой: либо подверженность пресыщению, либо сомнительный по своим последствиям риск. Гедонистическая парадигма, так же как и ранее рассмотренная гомеостатическая, вступает в противоречие сама с собой.

Если придерживаться того же принципа анализа, что и прежде, то есть оценивать объяснительные возможности вариантов постулата сообразности как бы изнутри, то мы заметим, что еще одна его разновидность — прагматическая — также не состоятельна, если ее рассматривать как самодостаточную. "Идеальный субъект" прагматического отношения к миру живет не настоящим, а будущим, его сегодняшнее всецело посвящено завтрашнему. Положим, точка успеха достигнута. Если бы речь шла о гедонистическом человеке, мы сказали бы, что он насладится сейчас чувством успеха. Но не таков человек прагматический. Точка успеха для него мгновенно превращается в запятую, и вот она уже теряется где-то в прошлом. В прошлое убывает также и то, что некогда могло бы быть пережито как успех. Но теперь оно всего лишь промежуточный результат на пути к другому, столь же промежуточному результату. Прагматична ли эта стратегия жизни? Знаток человеческой природы Э. Берн говорил о человеке, чье сознание озабочено будущим и находится "не там", где находятся его тело и максимально удалено от последнего, что такой человек ни жив, ни мертв, кроме того, склад его жизни, весьма вероятно, доставляет "наиболее благоприятные условия для развития коронарной недостаточности и гипертонии" ("Не успокаиваться на достигнутом" — входит в симптомокомплекс черт "коронарно-склонных"). Эта теория была предметом оживленной дискуссии в медицинской психологической литературе). Помышляя о будущем и обретая, наконец, предмет своих устремлений, прагматический человек тут же упускает достигнутое — во имя того, что будет упущено им позже. Открывающиеся ему виды на будущее упраздняют для него ценность происшедшего. Устойчиво следовать прагматическим идеалам — все равно, что пытаться наступить на черту горизонта. Заманчиво, но неосуществимо, что не может не учитываться при оценке адекватности прагматической парадигмы, — она, подобно ранее рассмотренным, свидетельствует против себя, выявляет свою внутреннюю противоречивость и ограниченность. В диссертационном исследования В.К. Калиненко, выполненном под нашим руководством совместно с Г.И. Косицким и В.Д. Карвасарским, показано, что ишемическая болезнь сердца развивается у людей, которые, в молодые годы были склонны к риску (имеется в виду исследуемое нами стремление к непрагматическому риску), но и последнее время сменивших стиль жизни на более благоразумный (прагматическая парадигма). Многоликость постулата сообразности, — а выше были перечислены, очевидно, не все его формы, — не только свидетельство реальности его в мышлении исследователей, это еще и объяснение кажущейся неуязвимости его для критики. Допустим, мы сомневаемся в истинности гомеостатической трактовки принципов организации поведения, но ведь при этом вне критики продолжает оставаться гедонистическая трактовка. Переходим и к ней, но на примере прагматической. Как в сказке с драконом, на месте упраздненной альтернативы рождаются две новые. Где гарантия, что круг возможных вариантов постулата сообразности исчерпан? Такова судьба критики, которая проводится индуктивно. Поэтому на второй ступени анализа постулата сообразности мы имеем дело с чистой схемой мышления исследователей, отвлекаясь от обсуждения конкретных форм представленности его в отмеченных выше парадигмах – гомеостатической, гедонистической, прагматической.

Здесь нас пока интересует исключительно ответ на вопрос, в какой мере принятие постулата сообразности позволяет интерпретировать бытие индивида как проявление его личностности, существование в качестве действительного субъекта активности. Возможность "личностности" определяется такими критериями, как свобода, целеустремленность, развитие.

Свобода. За счет существования Цели индивид выглядит значительно более свободным существом, чем любая вещь в "цепи причинности". Говоря "Я хочу", "Я стремлюсь", “Я совершу это”, человек видит себя как причину происходящего — причину среди причин, — но в этом же акте он противопоставляет себя всему остальному миру причинности, выделяет себя из причинно-следственного ряда как независимую силу. Но здесь же и иллюзия свободы: воспринимая себя как причину, человек не замечает, что он зависим, — это Цель, которая изначально присутствует в нем, диктует ему путь и ориентир действований, и только в рефлексии, — а "постулат сообразности" направляет ее, — он будет вынужден признать свою несвободу, действие независящей от него, но обязательной для него Цели.

Целеустремленность. Она здесь не более, чем заданность, — предетерминированность целеполагания и целедостижения исходным телеологическим отношением. Говоря, что человек ставит перед собой ту или иную цель, мы должны каждый раз иметь в виду, что, в сущности, речь идет только о многоликих воплощениях одного того же: Цель (с большой буквы), кристаллизуется во множестве “промежуточных целей”, каждая из которых — лишь средство осуществления вышепоставленной или вышестоящей. Но тогда любой индивидуальный акт есть, в конечном счете, проявление внешней целесообразности — все есть лишь средство для существования чего-то и лишено самоценности.

Целостность. "Постулат сообразности" гарантирует единство всевозможных форм проявления активности человека. Все они, как если бы это была ось, вращаются вокруг теологического отношения, принимаемого за основное. Но идея целостности ("целокупности") есть, как известно, идея не простого единства, а единства в многообразии. Сомнение — как раз в этом пункте: о каком многообразии может идти речь, если проявления активности трактуются как существенно совпадающие между собой по своему действительному предназначению? Независимо от того, будут ли они рассматриваться как равнозначные с точки зрения главенствующей Цели или иерархизированные, существенная однородность их гарантирована. Используя метафору В.П. Зинченко, можно сказать, что личность выступает здесь как "административное учреждение", правда, в одном случае в виде одноэтажного здания с мезонином, а в другом — как пирамида с непременным "хозяином" на верхнем этаже. Целостность индивида при этом редуцируется, выступает как "одномерность" его бытия, единообразие его активности.

Развитие. "Постулат сообразности" удобен тем, что он предрешает взгляд на человека как на самостановящееся существо. Имеющиеся холистические трактовки личности вполне адекватны этому постулату, что, несомненно, возвышает его в наших глазах. Однако существует и другое слово, не менее точно выражающее суть — преформизм, принцип которого и состоит в "саморазверстке", "самораскрытии" того, что предзадано, предвосхищено в Цели. При подобном взгляде идея развития личности сводится к представлениям о росте ее изнутри. Предметно-социальная среда существования человека выступает при этом в роли обстоятельств развития, имеющих внешний и случайный характер. Таковы последствия открытого принятия идеи трансцендентального субъекта для понимания личности как особой инстанции в организации эмпирического индивида. В представление о личности как целокупном субъекте активности вносятся существенные ограничения. По сути, мы стоим на пороге отрицания свободы, целостности, устремленности, развития человека как носителя личности: свобода здесь выступает как иллюзия самосознания, устремленность сводится к заданности, целостность — к единообразию, развитие — к самодетерминации в рамках предшествующего. Иной взгляд на личность, который мы развиваем как действительное решение проблемы, состоит в том, чтобы мыслить личность человека как порождаемый движением его деятельности, общения и самосознания идеальный субъект — средоточие целокупной активности человека. Личность как идеальный субъект в движении человеческой жизни не изначален по отношению к деятельности, общению, самосознанию, не предшествует их эмпирическим субъектам, а как бы вырастает из них. Совершенная личность — не трансцендентальный, но трансцендентный субъект. Это в свою очередь означает, что в проявлениях деятельности, общения, самосознания их эмпирические субъекты выходят за пределы себя, — трансцендируют. В психологическом плане происходящее может быть описано как неадаптивность.

Назад | Содержание | Вперед